СЕРГЕЙ ЧОНИШВИЛИ: Мы живем во власти стереотипов
Интервью для портала «Театрал». 16 ИЮЛЯ 2019
Больше всего в театре Сергей ЧОНИШВИЛИ опасается однообразия и говорит, что ради интересного эксперимента согласится на любую работу. Главное, чтобы она сопровождалась творческим поиском и расширяла актерский диапазон…
– Сергей, вы актер, который не перестает удивлять своей разноплановостью: столько у вас премьер и проектов…
– На сцене, конечно, интереснее существовать, когда ты ставишь над собой эксперименты, хотя и не знаешь, каков будет результат – плюсовой или не плюсовой. Срабатывает азарт.
Последние десять лет я живу в ситуации собственного выбора, и жизнь моя вращается между четырьмя театрами. Плюс к этому есть еще и проект, который мы делаем вместе с Натальей Семёновой и Алексеем Айги. Это уже пять. Но мне не тяжело. Я хозяин собственной жизни в плане творчества, и мне это нравится.
– Могли бы вы привести примеры вашей самой авантюрной истории в театре?
– Самый рисковый вариант это две премьеры подряд в нынешнем году, одна – 8 марта, другая – 10 марта. На оба спектакля («Теллурию» и «Творца») у меня было совсем мало времени. Кроме того, в этот промежуток я несколько раз отлучался из Москвы с другими проектами, и все же премьеры прошли хорошо.
Здесь во многом заслуга Константина Юрьевича Богомолова, который пригласил меня в «Теллурию» и уверил, что все получится и все успеется.
А несколько лет назад был еще ввод за три дня в «Свидетеля обвинения» на сцене МХТ.
– Рискованно…
– Но зато как интересно. Я люблю подобный экстрим, потому что в такие моменты срабатывают внутренние механизмы, о которых ты прежде и не подозревал. Их невозможно понять умом. Просто нужно слышать сердце. Это необъяснимо с точки зрения среднестатистической человеческой логики.
– Вы много лет прослужили в «Ленкоме», но там ваша театральная карьера не была столь яркой; зато сейчас вы нащупали свою нишу, отчего так?
– Свою первую премьеру в «Ленкоме» я сыграл через 13 лет работы в этом театре. Другие люди за это время уже меняют несколько театров, однако я этого делать не мог, поскольку потерял бы московскую прописку. По сути, моя театральная биография была сделана вопреки ситуации в «Ленкоме». Почему меня выбрал Константин Богомолов? Не знаю, это его выбор, с ним всегда безумно интересно, я понимаю, чего он хочет добиться, слышу его, и мне близок его образ мысли. Не надо ничего объяснять: несколькими предложениями он может задать вектор действия, в котором я начинаю работать.
– И творческих разногласий не возникало?
– Оставим это за рамками. Я считаю, с любым человеком нужно находиться в диалоге. Я против формулы, что режиссер должен быть умным, а артист – глупым. Это полное заблуждение. История совершается лишь в тот момент, когда люди, находящиеся на сцене, понимают, что они делают, работая на общий результат. Они всегда должны быть в диалоге с режиссёром, потому что откровенный диктат заметен, даже если это сделано профессионально и хорошо. Прекрасно, когда люди существуют в одной системе координат.
У Константина Юрьевича есть замечательное качество – это наличие своеобразных ножниц. Он может сделать сцену, вычистить, выбелить, и она будет прекрасна, а после этого он от неё может отказаться или оставить одну треть.
– Нет ли здесь опасности, что зритель не всё поймет благодаря такому монтажу?
– Нет. Здесь важно доверие, которое либо есть, либо его нет. Если зритель что-то не понимает, значит, ему (зрителю) не надо ходить на такие спектакли и тратить свое драгоценное время. А если все же есть желание понять, значит, человек пойдёт во второй раз, в третий и т.д.
Я всегда против однозначно восторженных и однозначно уничижительных рецензий. Разница во мнении – это то, ради чего и существуют театр, кино, вообще искусство как таковое. Потому что говорить сегодня о художественной ценности чего-либо бессмысленно: только время расставит всё на свои места. Нужна дистанция. То, что сегодня считается замечательным, лет через сорок может оказаться ерундой. А то, что сегодня считается ужасным, лет через семьдесят вдруг превратится в классику.
– Одна из ваших неожиданных ролей – Карлсон в «Мушкетерах». Как вы согласились на эту работу? На мой взгляд, это один из самых пугающих персонажей в репертуаре нынешнего МХТ.
– Это здорово, что образ Карлсона воспринимается именно так. В этой роли много параллелей. Наверное, нет смысла раскрывать все секреты (приходите на спектакль), но Константин Богомолов подразумевал здесь и артистов, которые всю жизнь играют только сказочных героев, типа 60-летней бабушки в образе Дюймовочки, и ангела смерти, появляющегося в любом образе.
– Вас ранит, если зритель во время спектакля встает и уходит? Кстати, на спектаклях Богомолова это происходит достаточно часто.
– Я не хочу никого осуждать, но мы живем во власти стереотипов. У нас в обществе есть установки, что вот это – правильно, а это – неправильно, вот это Пушкин, а вот это не Пушкин, вот это Чехов, а вот это не Чехов. Но кто, на самом деле, нам скажет, каков он, Чехов? Как он должен звучать сегодня? Те, кто больше всего кричит о том, что это Чехов или не Чехов, – люди, которые мало что знают о его творчестве и тем более биографию.
Многие приходят на спектакль посмеяться или поплакать над какой-нибудь слезливой историей, где всё понятно и нет никаких глубоких тайн. Вот это хороший персонаж, а это плохой, а эта героиня влюблена в плохого, но хороший её наставляет на путь истинный.
Такой примитив мне не интересен. Но для кого- то подобная стилистика – шедевр. У нее есть свои почитатели, а значит, она тоже имеет право на существование. Просто мне она не интересна, и я никогда на нее не пойду.
Лично я против запретов, пусть существуют разные театры, если же кормить зрителя одним и тем же блюдом, он потеряет чувство вкуса. И если всё время пичкать его суррогатом, он и будет жить суррогатом.
В свое время на меня произвели впечатление слова Марселя Марешаля. У него спросили: «Что должен испытывать зритель в зале?» И тот ответил: «Зритель должен думать и получать удовольствие одновременно».
Думать и получать удовольствие – прекрасное сочетание. Если я не хочу читать какую-то книжку, я и не буду ее читать. Но если я знаю, что о ней говорит энное количество людей, мнение которых мне интересно, я непременно попытаюсь её прочитать, чтобы понять, что же привлекло тех людей, с которыми у меня совпадают вкусы.
Вообще много проблем происходит от нашей традиционной окостенелости. Русский человек по природе консервативен и неохотно идет на эксперименты. Любое новшество принимается только после долгих познавательных инъекций. Если человек ест селёдку с картошкой и гречневую кашу, а ему предлагают вдруг устриц, лобстера, тайский суп и так далее, он скажет: «Нет, невозможно, это горько, это неинтересно, это противно». И так далее. А ты попробуй. Вот просто попробуй. И попробуй не раз, а несколько раз.
Сейчас опасно на эту тему говорить, потому что у нас, как правило, всё оценивают те люди, которые имеют, скажем так, два класса образования из десяти, но от них зависит множество решений. И они решают, что нужно есть, что пить, что читать, как жить, как дышать, считая себя истиной в последней инстанции. Они не принимают чужую точку зрения, потому что стоят на позициях, которые им понятны и для них безопасны. Поэтому, если предлагается нечто новое, это зачастую воспринимается такими людьми в штыки.
– Насколько важен для вас гонорар при выборе ролей?
– Зависит от интуиции. Я, слава богу, не голодаю. И даже когда я был не совсем материально успешен, я никогда не шел против собственной совести. Если обещали заплатить много, но роль мне не нравилась, я от нее отказывался. Меня интересуют все составляющие в разумной категории.
– Вы часто от ролей отказывались?
– Случалось. Я стараюсь корректировать свою жизнь так, чтобы мой выход на сцену не становился той самой рутинной работой, от которой я сбежал: когда ты вечером приходишь на спектакль и по тому, какой костюм у тебя висит на вешалке в гримерной, ты понимаешь, кого сегодня будешь играть.
Не хочу играть двадцать четыре спектакля в месяц. Мне неинтересно это не потому, что я не понимаю, как это делать, просто я уже прошел эту стадию. Мое отношение к тому, что я делаю в этом случае, станет не как к работе с большой буквы, а как к работе с маленькой, то есть просто как к ремеслу. А я не хочу заниматься ремеслом, мне важно получать удовольствие.я. Я уделяю внимание всем аспектам, если они находятся в приемлемых границах.
— Вы часто отказываетесь от предложенных ролей?
Да, это случается. Я стремлюсь направлять свою деятельность таким образом, чтобы каждый мой выход на сцену не превращался в однообразный труд, от которого я в свое время ушел. К примеру, ты приходишь вечером на представление, и уже по костюму, который висит в гримерке, ты можешь сказать, за какого персонажа тебе предстоит сыграть.
Не хочу выступать двадцать четыре раза в месяц. Это мне не интересно не потому, что я не знаю, как это делается, а потому что я уже пережил этот этап. Мое отношение к тому, что я делаю, в таких условиях превратится не в Искусство с заглавной буквы, а в обычное ремесло. Но мне не хочется быть ремесленником, я ищу радость в своей работе.
— Как выбирается та работа, которая приносит удовольствие?
Выбор осуществляется интуитивно. Для меня принципиально важно, чтобы в работе была история, потому что я принадлежу к группе артистов, которые вникают в сюжеты пьес и сценариев перед принятием решения. Если мне сообщают, что это комедия и отправляют серии без контекста, я прошу отправить полный текст, чтобы я мог понять его суть.
Например, когда создавался «Идеальный муж» и не было еще готового текста, Константин Юрьевич поделился концепцией о персонажах, стремящихся воплотить Уайльда, но у них это не выходит из-за их иной жизненной истории. Эта идея меня заинтересовала, и я дал согласие. Или взять «Теллурию» – это было похоже на психотерапевтическую сессию, и я сразу всё уловил.
– Как происходит профессиональный отбор той работы, от которой можно получать удовольствие?
– Интуитивно. Для меня важно наличие истории. Я отношусь к той категории артистов, которые читают пьесы и сценарии, прежде чем ответить да или нет. Когда мне говорят: «Это комедия» – и присылают какой-нибудь поэпизодник, я отвечаю: «Мне это ни о чем не говорит. Ребята, пришлите мне текст, тогда я пойму, что это такое».
Потому что в кино история – это половина дела. То же самое в театре. Я должен знать, что это и ради чего. Я должен понимать, кто это делает и почему.
Допустим, еще не было пьесы, когда ставили «Идеального мужа», и Константин Юрьевич рассказал концепт: некие люди, достигшие определенных позиций в обществе, пытаются сыграть Уайльда, но у них не получается, потому что у них другой бэкграунд. Мне это понравилось, и я согласился. Или, например, «Теллурия» – некий психотерапевтический сеанс. Всё понятно.
Обратная связь
Заказать запись голоса, заказать озвучку, пригласить на мероприятие. Пожалуйста подробно опишите суть задачи. Чем точнее описание, тем быстрее мы сможем дать вам ответ.
Если мы не ответили на письмо в течении 24 часов продублируйте запрос еще раз.
Авторские права на данную статью принадлежат порталу teatral-online.ru